— Значит так, — сказал Хикс, нарисовав символ, вспыхнувший на мгновение голубым, — кто из нас, если прямо об этом задуматься, может сказать, что есть правильно и что неправильно?

— Совет Университета, сэр? — предположил Барнсфорт.

Хикс бросил мел и выпрямился.

— Так, послушайте меня, вы четверо! Мы собираемся инзорцировать Флида, ясно? К его бесконечному удовольствию и значительному благу отделения, поверьте мне! Это сложный ритуал, но, если вы мне поможете, то к концу семестра станете Докторами Посмертных Коммуникаций, понятно? Всем пятерки автоматом и, конечно, кольцо с черепом! А поскольку вам пока что удалось сдать только треть теста на всех, я бы сказал, что это хорошая сделка, а вы нет, Барнсфорт?

Студент моргнул от убедительности вопроса, но ему на помощь пришел природный талант. Он кашлянул удивительно академическим образом и сказал:

— Думаю, я понимаю вас, сэр. То, что мы собираемся сделать, лежит за пределами мирских представлений о правильном и неправильном, не так ли? Мы служим высшей истине.

— Молодец, Барнсфорт, далеко пойдете. Все поняли? Высшая истина. Хорошо! Теперь давайте сцедим старого хрыча и уберемся отсюда прежде, чем нас кто-нибудь поймает!

Сложно не замечать стражника-тролля в карете. Он просто выделяется. Возможно, это была маленькая шутка Ваймса. Сержант Детрит сидел возле Мойста, эффективно вжимая того в свое место. Лорд Ветинари и Стукпостук сидели напротив, Его Светлость — скрестив ладони на серебряном набалдашнике трости и положив на них подбородок. Он пристально смотрел на Мойста.

Ходил слух, что клинок в трости был сделан из железа, добытого из крови тысячи человек. Это кажется чушью, подумал Мойст, когда после небольшой дополнительной работы можно добыть достаточно, чтобы сделать плужный лемех. Кто такое вообще придумывает?

Но в случае с Ветинари это казалось возможным, разве только слегка неопрятным.

— Послушайте, если вы позволите Космо… — начал было Мойст.

— Pas devant le gendarme, — произнес Лорд Ветинари.

— Эт’ значит перед мной не грить, — услужливо подсказал Детрит.

— Тогда можем мы поговорить об ангелах? — спросил Мойст после некоторого молчания.

— Нет, не можем. Мистер Липовиг, вы, судя по всему, единственный человек, способный командовать величайшей армией со времен Империи. Вы считаете, что это хорошая идея?

— Я не хотел! Я просто понял, как это сделать!

— Вы знаете, мистер Липовиг, если вас сейчас убить, то это решит невероятно большое количество проблем.

— Я не планировал это! Ну… не совсем вот так.

— А мы не планировали Империю. Это просто стало плохой привычкой. Итак, мистер Липовиг, теперь, когда у вас есть ваши големы, что еще вы планируете с ними сделать?

— Поставить по одному на питание каждой клик-башни. Запряженные ослами колеса никогда как надо не работали. Другие города не смогут на это возражать. Это будет во благо всему челов… всем разумным существам, и ослы, как я думаю, тоже не будут возражать.

— Это, возможно, займет пару сотен. А остальные?

— Я намерен превратить их в золото, сэр. И я думаю, что это решит все наши проблемы.

Ветинари насмешливо поднял бровь.

— Все наши проблемы?

Боль вновь пробивалась, но это каким-то образом обнадеживало. Он становился Ветинари, определенно. Боль — это хорошо. Это хорошая боль. Она его концентрировала, она помогала ему думать.

Прямо сейчас Космо думал, что Пупси действительно надо было задушить при рождении, что, как утверждал семейный фольклор, он пытался совершить. В ней раздражало все. Она была эгоистичной, заносчивой, жадной, самовлюбленной, жестокой, упрямой и у нее не было никакого такта и даже легкого намека на самоанализ.

В семье все это не рассматривалось как недостатки — едва ли разбогатеешь, если будешь постоянно думать о том, правильно ли то, что ты делаешь, или нет. Но Пупси считала, что она красивая и действовала ему на нервы. У нее были хорошие волосы, это правда, но эти высокие каблуки! Она выглядела как шарик на веревочке! Единственной причиной, по которой она обладала хоть какой-то фигурой, были чудеса корсетов. И, хотя он слышал, что у толстых девушек чудесный характер, у нее просто было его много, и весь он был Росокшным.

С другой стороны, она была его ровесницей и, по крайней мере, у нее были амбиции и замечательный талант ненавидеть. Она не была ленивой, как все остальные. Те тратили свои жизни, скрутившись вокруг денег. У них не было проницательности. Пупси была кем-то, с кем он мог говорить. Она смотрела на вещи с более мягкой, женской позиции.

— Надо было тебе убить Бента, — сказала она. — Я уверена, что он что-то знает. Давай подвесим его за лодыжки с одного из мостов. Вот как обычно поступал Дедуля. Почему ты все еще носишь эту перчатку?

— Он верно служил банку, — отозвался Космо, не обратив внимания на последнее замечание.

— Ну? И причем тут это? У тебя что-то не так с рукой?

— Моя рука в порядке, — ответил Космо, когда еще одна красная роза боли расцвела в этой руке до самого плеча. Я так близок, подумал он. Так близок! Ветинари думает, что поймал меня, но это я поймал его! О, да! И тем не менее… возможно, настало время прибраться.

— Я пошлю Клюкву повидать мистера Бента сегодня вечером, — сказал он. — Теперь, когда у меня есть Криббинс, этот человек больше не принесет пользы.

— Хорошо. А потом Липосбиг отправится в тюрьму и мы получим обратно наш банк. Ты знаешь, ты не очень хорошо выглядишь. Ты очень бледный.

— Бледный, как Ветинари? — уточнил Космо, указывая на картину.

— Что? О чем ты говоришь? Не будь глупым, — сказала Пупси. — И еще здесь странный запах. Что-то умерло?

— Мои мысли ясны, как никогда. Завтра, я тебя уверяю, для Ветинари наступит последний день в качестве Патриция.

— Опять ты глупости несешь. И очень потеешь, хочу добавить. — сказала Пупси. — Честно, у тебя с подбородка капает. Соберись!

— Я думаю, что гусеница, когда начинает превращаться в прекрасную бабочку, чувствует, будто умирает, — мечтательно произнес Космо.

— Что? Что? Кто знает? И какое это имеет ко всему отношение? — спросила Пупси. — И в любом случае это не так происходит, потому что, слушай, это очень интересно: гусеница умирает, это да, и вся такой кашицей становится, а потом ее частичка, вроде почек или чего-то такого, вдруг просыпается и ест бульон из гусеницы, и вот это то, что выходит в виде бабочки. Это чудо природы. А ты просто немножко простудился. Не будь большим ребенком. У меня свидание. Увидимся утром.

Она метнулась из комнаты, оставив Космо в одиночестве, за исключением общества читающего в углу Клюквы.

Космо пришло в голову, что он по-настоящему знал очень мало об этом человеке. Став Ветинари, он, конечно, скоро будет знать все обо всех.

— Ты был в Школе Наемных Убийц, не так ли, Клюква? — спросил он.

Клюква достал из верхнего кармана маленькую серебряную закладку, аккуратно положил ее на страницу и закрыл книгу.

— Да, сэр. Мальчик на пособии.

— А, да. Я помню их, все время бегали вокруг. Их обычно всегда задирали.

— Да, сэр. Некоторые из нас выжили.

— Я никогда тебя не задирал, не так ли?

— Нет, сэр. Я бы запомнил.

— Это хорошо. Это хорошо. Какое твое первое имя, Клюква?

— Не знаю, сэр. Подкидыш.

— Как грустно. Твоя жизнь, должно быть, была очень тяжелой.

— Да, сэр.

— Мир иногда бывает таким жестоким.

— Да, сэр.

— Не будешь ли ты так любезен убить сегодня вечером мистера Бента?

— Я сделал мысленную пометку, сэр. Я возьму коллегу и предприму эту задачу за час до рассвета. Большинство из постояльцев Миссис Торт в это время будут отсутствовать, и туман будет самым густым. К счастью, миссис Торт сегодня вечером останется у своей старой подруги миссис Хармс-Битл в Приветственном Мыле. Я проверил ранее, со временем предугадав вашу просьбу.

— Ты настоящий мастер своего дела, Клюква. Я выражаю тебе свое уважение.